- "Уличный либерал, - писал он, - не хочет знать ничего, кроме собственного своеволия... Он жадно сторожит каждое буйство, он хлопает всякому беззаконию, ибо само слово закон ему ненавистно... ...Отличительная черта уличного либерала та, что он всех своих противников считает подлецами. ...Тут стараются не доказать, а отделать, уязвить или оплевать".

Второй вид либерализма, по Чичерину, - оппозиционный , в котором нет требования позитивных действий, а присутствует только "наслаждение самим блеском оппозиционного положения". "Оппозиционный либерализм понимает свободу с чисто отрицательной стороны. Отменить, разрушить, уничтожить - вот вся его система", - писал Чичерин. Верх благополучия оппозиционного либерализма, по его мнению, - "освобождение от всяких законов, от всяких стеснений". С помощью нескольких категорий-ярлыков этот вид либерализма, замечал Чичерин, судит обо всех явлениях общественной жизни. " Кроме того, "постоянная оппозиция неизбежно делает человека узким и ограниченным”.

Позитивный смысл свободе может придать, по убеждению Чичерина, только либерализм охранительный. Необходимо действовать, понимая условия власти, не становясь к ней в систематически враждебное отношение, не предъявляя безрассудных требований, не сохраняя беспристрастную независимость. Власть и свобода нераздельны так же, как нераздельны свобода и нравственный закон. Сущность охранительного либерализма состоит, согласно концепции Чичерина, в примирении начала свободы с началом власти и закона.

В своих работах по вопросам государства и права Чичерин настоятельно доказывал необходимость реформ политической жизни в России. В 1882-1883 гг. он исполнял обязанности Московского городского головы, участвовал в подготовке реформ, однако его гласный призыв к ним на официальном собрании 16 мая 1883 г. был истолкован как требование конституции, вызвал недовольство Александра III, царскую опалу и отстранение Чичерина от государственной деятельности.

Период выхода российского либерализма из «подполья» начался в царствование императора Александра II. Именно в этот период окончательно формируются три основные группы российских либералов:

Либеральные представители чиновничества, стремившиеся использовать силу монархии для проведения постепенных реформ.

Различные группы интеллигенции, сочувствовавшие подобным действиям власти и готовые сотрудничать с ней.

Часть интеллигенции, которая окончательно разочаровалась в возможности эволюционного пути развития России и искала контактов с революционными партиями: сначала с народовольцами, а затем с марксистами.

Во второй половине XIX в. росту либеральных тенденций способствовал целый ряд объективных причин. Важнейшей из них было влияние последствий французской револю­ции 1848 года, значительно ожививших атаки леворадикальных сил России на правительство, открыто призы­вавших к насильственному захвату власти и революци­онному переустройству общества "снизу". "К концу цар­ствования Николая I, - писал Чернышевский в письме к Герцену, - все люди, искренне и глубоко любящие Россию, пришли к убеждению, что только силой можно вырвать у царской власти человеческие права для наро­да, что только те права прочны, которые завоеваны, и что то, что легко дается, легко и отнимается”.

Другой важной причиной, повлиявшей на рост либерализма, была бес­славная Крымская война (1853-1855 гг.), которая по­казала отсталость и слабость государственно-крепостнического строя России перед капиталистически развивающимися странами, и как следствие, подрыв внутренних сил и недовольство, охватившее все слои общества, к тому же полная изоляция России на между­народной арене.

Важным обстоятельством было вступ­ление после смерти Николая I (1855г.), на престол его преемника Александра II, что означало конец деспоти­ческого режима и наступление новой эпохи - "эпохи великих реформ", необходимость которых одинаково чувствовали и желали правительство и общество. Эти и другие обстоятельства подталкивали правительство и царя к либерализации всего общественного строя.

«Наверху» либеральные тенденции в 60-80 гг. XIX века поддерживались великим князем Константином Николаевичем и великой княгиней Еленой Павловной, председателем государственного совета Д.Н. Блудовым. министром внутренних дел С.С. Ланским, приближенным императора А.Я. Ростовцевым, военным министром Д.А. Милютиным и другими. Список этот будет, конечно, неполон, если не упомянуть самого Александра II Освободителя. Первые решительные шаги к либеральным рефор­мам "сверху" сделал сам император, когда в Манифесте о заключении Парижского мира (по случаю окончания Крымской войны 19 марта 1856 г.) определил четыре направления будущего обновления России:

Совершен­ствование ее внутреннего благоустройства;

Утвер­ждение правды и милости в судопроизводстве;

Созда­ние условий для развития просвещения и всякой полез­ной деятельности;

Покровительство каждому под се­нью законов, для всех равно справедливых.

Позднее, в беседе с дворянскими депутатами в Москве, обсуждая проблему отмены крепостного права и освобождения крестьян, Александр II высказал мысль о том, что "со временем это должно случиться... гораздо лучше, чтобы это произошло свыше, чем снизу".

Лев Толстой писал: «… кто не жил в пятьдесят шестом году в России, тот не знает, что такое жизнь». Словом «оттепель» назвал Ф.И. Тютчев новую политику Александра II. Император распорядился закрыть строгий Бутурлинский цензурный комитет, восемь лет стеснявший издателей всевозможными запретами. По повелению Александра отменили ограничение числа студентов в университетах. Был разрешен выезд российских подданных за границу. Были отправлены в отставку могущественные сановники николаевской эпохи: министр внутренних дел Д.Г. Бибиков, министр иностранных дел К.В. Нессельроде, военный министр В.А. Долгоруков, главноуправляющий путей сообщения П.А. Клеймнихель, управляющий Третьим Отделением Л.В. Дубельт и другие.

В ответ на упреки в этом шаге Александр наигранно простодушно отвечал, что его отец «был гений, и ему нужны были лишь усердные исполнители, а я не гений … мне нужны умные советники». Император Александр Николаевич стал инициатором не только отмены крепостного права, но и многих других реформ: судебной, земской, военной, которые буквально подталкивали страну к конституции.

Результатом судебной реформы стало создание новой системы судов и законодательства. В основу судопроизводства был положен принцип независимости судей от администрации. Они назначались царем или сенатом пожизненно, смещение их допускалось только по собственному желанию или по решению суда. Судебные процессы становились гласными, публичными и состязательными. Вводился институт адвокатов, учреждался суд присяжных заседателей. Решение спорного вопроса зависело теперь не от должностного лица, а от толкования закона посредством публичной судебной процедуры.

Положение о земских учреждениях выглядело следующим образом. Земские учреждения – губернские и уездные собрания и управы - создавались на основе свободных выборов, проводимых раз в три года. Все избиратели делились на три группы или курии: первая - крестьяне (относительно них не действовало правило имущественного ценза), вторая курия – владельцы не менее 200 десятин земли каждый (в основном помещики), третья - владельцы недвижимого имущества стоимостью от 500 до 3 тыс. рублей (прежде всего купцы). Сначала избиралось земское собрание уезда, затем губернское собрание.

Земства ведали местными денежными и натуральными повинностями, имуществом, дорогами, больницами, вопросами народного образования, земской почтой, благотворительными учреждениями, обеспечением населения продовольствием, страхованием, хозяйственным обеспечением тюрем.

Однако на конституционном «пороге» царь споткнулся. Ему представлялось, что проведенных реформ вполне достаточно на обозримое будущее. Однако эти реформы носили половинчатый характер и не смогли гарантировать права и свободы широким слоям населения. Нежелание правительства ускорить темпы преобразований в стране толкало либералов к силам революции. В 1878г. в Киеве даже состоялась конспиративная встреча конституционалистов-либералов, возглавляемых Петрункевичем, с группой народовольцев – террористов. На этот тревожный симптом - за счет либералов революционное движение в стране могло чрезвычайно усилиться - власти не обратили ни малейшего внимания.

В 1881г. император Александр II, чтобы ослабить общественное напряжение, вызванное недовольством политикой правительства и усугубляемое террором народовольцев, поручил министру внутренних дел М.Т. Лорис-Меликову подготовить проект конституции. Царь уже готов был подписать этот проект, когда 1 марта 1881г. бомба террориста оборвала его жизнь.

5.3 Половинчатость реформ Александра II и кризис Российского либерализма.

В этот период в России большинство либерально настроенных мыслителей теоретически обосновывали создание конституционной монархии, необходимость широких правовых реформ, формирование правового государства, юридического закрепления прав личности.

Программными требованиями либеральных учений были оправдание процессов развития гражданского общества, сохранение таких его основ, как частная собственность, товарно-денежные отношения, формальное равенство субъектов права. Это обусловливало противостояние либеральной политико-правовой мысли различным направлениям социалистической идеологии, выступавшим против развития капитализма. Несмотря на то, что Россия позже других стран вступила на путь капиталистического развития, политико-правовая идеология российского либерализма в теоретическом отношении стояла к этому времени уже на уровне западноевропейской философской мысли, а в некоторых аспектах превосходила ее.

Либерализм - ведущее идеологическое течение в 19 веке, социальную базу которого составили представители среднего буржуазного класса. Имело надпартийный характер, так как либеральные идеи разделялись представителями не только либеральных, но и консервативных партий.

Существуют две либеральные традиции. Первая, англо-саксонская, была распространена в Великобритании и США; ее отличала практическая направленность, интернациональный характер. Вторая, континентально-европейская, нашла наибольшее применение во Франции, Италии, Германии; она была более умозрительной (теоретической), имела меньше выходов в практической сфере в результате засилья феодально-абсолютистских режимов в политической жизни этих стран.

Термин «либерализм» - широкий, он включает в себя не только определенный набор идей, но также и движение на свободу, политику правительства, способ жизни индивидов в обществе. В отличие от консерватизма и социализма , других ведущих идеологических течений 19 века либерализм явился продуктом века просвещения, когда были сформулированы основные положения его политической теории; они остались практически без изменений в 19 веке, который разделил экономическую и этическую стороны либерального учения. Мыслители целого ряда стран внесли свой вклад в формирование либеральной традиции: Г. Спенсер, Д. С. Милль, И. Бентам в Великобритании, Б. Констан, A. Токвиль, Ф. Гизо во Франции, B. Гумбольдт в Германии...

Несмотря на различие национальных традиций консерватизма, оригинальных теорий отдельных либеральных мыслителей, основные положения классической либеральной доктрины сводятся к следующим основным идеям:

1. Принцип индивидуализма; отдельные личности составляют ценность любого общества, индивиды самодостаточны, их основными правами являются право на свободу и частную собственность. Они являлись главными критериями прогресса, который либералы понимали как максимальное приумножение частной собственности и накопление богатства нацией.

2. Свобода, трактуемая широко, имела несколько разновидностей, среди которых наиболее значимыми были экономические свободы (торговли, обмена, конкуренции).

3. Государство является надобщественным элементом, оно должно обладать минимумом функций, которые сводятся к защите границ государства от внешней опасности, поддержанию социального порядка внутри страны, охране частной собственности.

4. Среди политических идей либералы отстаивали идею разделения властей на 3 ветви (законодательную, исполнительную и судебную), развитие парламентаризма и процесса демократизации.

В последней трети 19 века оформилась новая доктрина, которая стала называться социальным либерализмом. Ее творцами были в первую очередь английские мыслители Т. X. Грин, Дж. Гобсон, Л. Хобхауз, а также философы Франции, США, Германии. Она попыталась преодолеть узость социальной базы классического либерализма, что обнаружилось в последние десятилетия 19 века, привлечь на его сторону рабочий класс. Основным отличием нового учения стал пересмотр роли индивида и государства в обществе.

Социал-либералы полагали, что свобода индивидов не должна носить неограниченный характер, отдельные личности должны согласовывать свои действия с другими членами общества и своими действиями не должны наносить им вреда. Расширились функции государства в обществе, которое должно было заботиться о своих гражданах, предоставлять им равные права для получения образования, медицинского обеспечения.Прогресс стал связываться не столько с максимальным накоплением богатства, сколько с его равномерным распределением между членами коллектива; социальные либеральные мыслители отошли от абсолютизации частной собственности; поскольку в ее производстве участвует все общество, собственность имеет и общественную сторону. Была пересмотрена и идея о праве на частную собственность как ведущем для индивидов и признано, что для некоторых категорий населения право на труд и прожиточный минимум более важны.

Обе либеральные доктрины были гуманистическими и реформистскими; либералы отрицали революционный путь преобразования общества; были сторонниками постепенных поступательных реформ. Ряд либеральных идей был заимствован консерваторами и социалистами. В отличие от либеральных партий, которые испытывают определенные сложности в современной истории, либеральное учение является важной составляющей современной политической культуры.

Понятие «либерализм» появилось в начале 19 века. Первоначально либералами называли группу депутатов-националистов в кортесах - испанском парламенте. Затем это понятие вошло во все европейские языки, однако в несколько ином значении.

Сущность либерализма остается неизменной на протяжении всей истории его существования. Либерализм - это утверждение ценности человеческой личности, ее прав и свобод. От идеологии Просвещения либерализм заимствовал идею естественных прав человека, поэтому в число неотчуждаемых прав личности либералы включали и включают право на жизнь, свободу, счастье и собственность, причем наибольшее внимание уделяется частной собственности и свободе, поскольку считается, что собственность обеспечивает свободу, которая в свою очередь есть предпосылка успеха в жизни отдельного человека, процветания общества и государства.

Свобода неотделима от ответственности и заканчивается там, где начинается свобода другого человека. «Правила игры» в обществе фиксируются в законах, принимаемых демократическим государством, в котором провозглашены политические свободы (совести, слова, собраний, объединений и т.п.). Экономика рыночная, основанная на частной собственности и конкуренции. Такая экономическая система есть воплощение принципа свободы и условие успешного экономического развития страны.

Первым историческим типом мировоззрения, содержащего обозначенный выше комплекс идей, был классический либерализм (конец 18 - 70-80-е годы 19 века). Его можно рассматривать как непосредственное продолжение политической философии эпохи Просвещения. Недаром «отцом либерализма» называют Джона Локка, а создатели классического либерализма Иеремия Бентам и Адам Смит считаются крупнейшими представителями позднего Просвещения в Англии. На протяжении 19 века либеральные идеи развивали Джон Стюарт Милль (Англия), Бенжамен Констан и Алексис де Токвиль (Франция), Вильгельм фон Гумбольдт и Лоренц Штейн (Германия).

От идеологии Просвещения классический либерализм отличается, прежде всего, отсутствием связи с революционными процессами, а также отрицательным отношением к революциям вообще и к Великой Французской революции в частности. Либералы принимают и оправдывают социальную действительность, сложившуюся в Европе после Великой Французской революции, и активно стремятся совершенствовать ее, веря в безграничный общественный прогресс и силу человеческого разума.

Классический либерализм включает ряд принципов и концепций. Его философской основой является номиналистический постулат о приоритете единичного перед общим. Соответственно центральным является принцип индивидуализма: интересы личности выше интересов общества и государства. Поэтому государство не может попирать права и свободы человека, а личность имеет право защищать их против посягательств со стороны других лиц, организаций, общества и государства.

С конца 18 века и по первые два десятилетия 20 века инициатива социального реформаторства в странах западной цивилизации принадлежала либералам. Однако уже в конце 19-начале 20 века начался кризис либерализма. Рассмотрим его причины.

Теория общественной саморегуляции никогда в полной мере не соответствовала действительности. Кризисы перепроизводства периодически происходили во всех развитых капиталистических странах и стали неотъемлемой частью индустриального общества. Социальной гармонии также не наблюдалось. Борьба рабочего класса против буржуазии началась в 20-е годы 19 века в Англии. Индустриальное общество уже в первой половине 19 века проявило себя как глубоко конфликтное и экономически нестабильное.

Противоречия между объективной действительностью и либеральной теорией стали очевидны в конце 19-начале 20 вв., когда капиталистический способ производства перешел в монополистическую стадию. Свободная конкуренция уступала место диктату монополий, цены определялись не рынком, а крупными фирмами, подчинившими конкурентов, кризисы перепроизводства становились более длительными и разрушительными, охватывали одновременно целый ряд стран.

Борьба рабочего класса за достойную жизнь становилась все более организованной и эффективной. Начиная с 60-х годов 19 века, эту борьбу возглавляли социал-демократические партии, первоначально провозгласившие своей целью утверждение диктатуры пролетариата и ликвидацию частной собственности на средства производства.

Необходимость государственного регулирования экономики и социальных конфликтов становилась все более очевидной. В этих условиях инициатива социального реформаторства стала постепенно переходить к социал-демократии, сумевшей разработать в 90-е годы 19 века принципиально новую программу совершенствования буржуазного общества, предполагающую отказ от диктатуры пролетариата и ликвидации частной собственности.

Еще одной причиной кризиса либеральной идеологии стали, как это не парадоксально, успехи либеральных партий в деле реализации своих политических требований. В конце 19 - первых десятилетиях 20 века все положения политической программы этих партий оказались реализованы и приняты в конечном счете всеми основными политическими силами и партиями. Поэтому можно сказать, что несомненные заслуги либерализма и либеральных партий в утверждении основных принципов и институтов современной демократической системы способствовали отказу в поддержке либеральным партиям со стороны общества: либералам стало нечего предложить избирателям.

В этих условиях либерализм существенно изменился и начался второй этап его развития, связанный с появлением социального либерализма как нового исторического типа либеральной идеологии. Социальный либерализм (конец 19 - 70-е годы 20 вв.) вобрал некоторые социал-демократические идеи, и, как следствие, произошел отказ от части постулатов классического либерализма. Создателями социального либерализма стали такие политические мыслители как Дж. Гоббсон, Т. Грин, Л. Хобхауз (Англия), В. Репке, В. Ойкен (Германия), Б. Кроче (Италия), Л. Уорд, Дж. Кроули, Дж. Дьюи (США).

Прежде всего, социальный либерализм включил в либеральную доктрину социал-демократическую идею государственного регулирования экономики (экономическая концепция государственного регулирования была разработана Дж. М. Кейнсом и социалистической не является, хотя использовалась также и социал-демократами), поскольку в условиях господства монополий требование неограниченной свободы конкуренции было взято на вооружение монополистами и приобрело функцию защиты интересов привилегированных слоев населения. Уже в конце 19 века либеральные правительства европейских стран одно за другим стали принимать антимонопольные законы, запрещавшие чрезмерную концентрацию собственности.

XIX век и современный взгляд

на “национальные особенности”

В сегодняшней России бытуют два мифа о либерализме.

Первый из них заключается в том, что либерализм - это некоторое единое явление, достаточно четко очерченный круг либеральных идей, принципов и ценностей. Все они выражены в преимущественно англоязычных текстах ряда классиков либерализма, в деяниях либеральных политиков. Согласно все тому же мифу, эта система ценностей или, если угодно, идеология зародилась в англоязычных странах (Англии Локка, Шотландии Юма и Смита, Соединенных Штатах отцов американской демократии), откуда распространилась по всему “западному” миру, и ко второй половине XX века превратилась в некую доминирующую политическую и мировоззренческую систему. Из этого мифа делается вывод, что любая попытка “установить” либерализм в России (которую приверженцы этого мифа часто считают не-западной или даже не-европейской страной) - суть утопия, потому что условия-де у нас другие, и эта система к ним не адаптирована. В отличие от западных стран, в России либерализм можно только “внедрить” или, в самом крайнем случае, “возродить”, опираясь на какие-то давно забытые политические традиции. Так зачастую думают и сами либералы.

Второй миф касается содержания либерализма. Чаще всего он трактуется как идеология, в первую очередь экономическая или экономистская , то есть требующая неограничения свободы личности прежде всего в экономической сфере и невмешательства государства в дела граждан во имя абстрактных прав и свобод. Все это с тем, чтобы позволить людям вступать друг с другом во взаимовыгодные отношения и создавать таким образом индивидуальное благосостояние и всеобщее изобилие. Главные принципы такой системы - частная собственность, свободное движение товаров, наполненные прилавки магазинов - словом, “жизнь, как в Европе”. Естественный спутник подобного либерализма - демократия, как политическая система, наиболее способствующая свободе торговли.

Не будем заниматься выяснением того, откуда произошли эти мифы. Важно сперва понять, что речь идет именно о мифах . Либерализм - это не единое явление, у него нет единой общепризнанной классической традиции, которая могла бы служить точкой отсчета для любого “нового” (например, российского) либерализма. Главное же, либерализм - это вовсе не экономическая доктрина, основанная на свободной торговле и частной собственности как главных ценностях, которые надо защищать любым путем. И демократия ему, либерализму, нужна вовсе не для этого.

История европейского либерализма XIX века прекрасно иллюстрирует это соображение - особенно если отвлечься от якобы “центральной” британской традиции и рассмотреть, к примеру, развитие либерализма в Германии и Франции. Чем, собственно, вот уже около тридцати лет занимаются немецкие и французские историки.

В Германии интерес к либерализму - почти исключительно удел историков, и в спорах о его сути и судьбе отталкиваются от немецкой истории XIX и первой трети XX века. В послевоенной Германии либеральные партии как таковые большой роли не сыграли - по иронии истории, лишь в антилиберальной ГДР существовала безвольная “Либеральная партия Германии”, а карликовая западногерманская партия “Свободолюбивых демократов” после 1949 г. уделяла свое основное внимание национальному вопросу, международным отношениям и вполне абстрактным “экономическим свободам”. Единственный крупный либеральный мыслитель ФРГ - Ральф Дарендорф, да и тот - социолог, живет в Англии и всю жизнь писал о проблемах немецкой истории. Писал, кстати, в довольно пессимистическом ключе: как, мол, создать либеральную культуру в стране, где ее по исторически-структурным причинам никогда не было?

Но и немецкие историки, начиная с 60-х гг. обсуждавшие исторические судьбы либерализма в Германии, пришли к выводу, что “особый исторический путь” Германии не позволил развиться в ней либеральной традиции. По мнению представителей влиятельной билефельдской школы социальной истории, возглавляемой Гансом-Ульрихом Велером и Юргеном Коккой, патерналистские традиции и националистический пафос оказались слишком сильными, а средний класс и представляющие его либеральные партии - слишком слабыми, чтобы предотвратить стремительное скатывание к тоталитаризму.

Тем временем именно в немецких государствах конца XVIII и начала XIX века зародились многие из основополагающих идей и традиций либерализма. Сперва прусский профессор Иммануил Кант предложил систематическое выражение идеала индивидуальной автономии, гарантируемой властью закона и уважаемой всеми не во имя какой-то общей цели или ценности, а ради человеческого достоинства автономного индивидуума. В области философии его преемником стал Георг Вильгельм Фридрих Гегель - которого в России (благодаря Марксу) и в англоязычном мире (с легкой руки Рассела и Поппера) долго считали реакционером, а во Франции (читая тексты философа сквозь призму комментария Кожева) - “левым”. На самом же деле Гегель упивался Французской революцией, симпатизировал конституционному движению в своем родном Вюрттемберге и, уже будучи профессором, заступался за берлинских студентов-бунтовщиков.

В своих “Основах философии права” он очертил идеал политической системы, построенной не на сословных привилегиях (которые даже после наполеоновских войн оставались главным принципом организации общества в большинстве немецких княжеств и королевств), а на свободном волеизъявлении граждан из разных социальных групп. Правда, группы эти он предложил организовать в рамках корпоративной структуры, а принятие окончательных политических решений предоставлять королю, как символическому главе государства, и чиновничеству - как нейтральному “общему сословию”.

Таким образом, философия Гегеля отражала самовосприятие прусской бюрократии - одного из двух полюсов, которые на протяжении всего XIX века определяли судьбы немецкого либерализма. Со вторым полюсом - “оппозиционным” либерализмом - государственных реформаторов (например, пруссаков Гумбольдта и Гарденберга) объединяло желание проводить любые реформы умеренно и постепенно, опираясь на монархический принцип, но развивая его в сторону конституционализма, власти закона и ответственности короля перед гражданами. Однако либералы-оппозиционеры (например, Карл фон Роттек и другие авторы “Государственного лексикона”) стремились к созданию единой Германии как единственного государственного образования, способного обеспечить защиту прав всех немцев (правда, в эту категорию тогда еще не входили евреи и женщины). Более радикальное крыло немецкого политического спектра образовали “демократы”, которые пропагандировали революцию с целью создания единой Германии и перераспределения собственности аристократов и богачей. Когда мы сегодня обвиняем ранних либералов (не только в Германии) в консерватизме или даже реакционности, то в нас говорит наследие “победивших” в конце концов демократов. Именно оно мешает нам правильно оценить историческую роль раннего немецкого или французского либерализма в контексте эпохи.

Не стоит, конечно, увлекаться. Имеет ли вообще смысл относить прусских реформаторов к “либералам” - вопрос весьма спорный. В любом случае, само слово “либерализм” ни в Пруссии, ни в других немецких землях до революционных событий 1830 года никакой роли не играло. К тому же, как и их современник Уваров, “пруссаки” всегда действовали в интересах государства и даже короля, а не граждан как таковых. Несмотря на это, именно в ходе реформ были разработаны многие принципы, которые впоследствии определили облик либерализма. Например, идея Гумбольдта, основателя берлинского университета, о том, что наука и образование не должны служить какой-либо цели, кроме развития личности и ее способностей, позднее легла в основу всей немецкой системы образования и обеспечила расцвет не только ей самой, но и, например, сложившейся под ее влиянием американской университетской системе (см. об этом в НЗ № 2 (22) 2002). Благодаря своему политическому влиянию (хотя и довольно скромному), Гумбольдт сумел гораздо больше сделать для распространения своих идей, чем, например, Джон Стюарт Милль, который чуть позже со схожих позиций критиковал консервативные университеты Оксфорд и Кембридж.

Таким образом, еще до выхода на первый план слова “либерализм” и задолго до демократизации либеральных ценностей на юго-западе и северо-востоке Германии сформировался как минимум словарный запас, из которого позднее вырос язык современного либерализма - системы, которая, как выразился Дарендорф, стремится к “максимизации жизненных шансов каждого человека”. Заметим, что в XIX веке в немецких землях никому бы и в голову не пришло назвать доктрину свободного рынка “либерализмом” и связать ее с либеральной борьбой за права граждан и конституционность действий власти. Такая интерпретация на европейском континенте появилась только в Австрии в начале XX века, откуда и пошла гулять по миру времен Холодной войны, взяв за основу британский либерализм XVIII века.

Впрочем, и к демократии у раннего либерализма отношение было далеко не однозначное - требование гарантий индивидуальных свобод не имело ничего общего с представлением о суверенности народа. Главным требованием либеральных партий и деятелей, вплоть до объединения Германии Бисмарком, оставалось создание парламентов при правителях разных немецких земель - правда, парламентов, имеющих консультативную или контролирующую роль, но никак не выступающих в качестве носителя суверенитета. Для политических реалий раздробленной Германии даже такое требование было слишком радикальным.

Ключевой момент для либерального движения наступил в период европейских революций 1848-1849 гг. В парламенте восставших, собравшемся в мае 1848 г. во франкфуртском соборе, разбитые на несколько фракций либералы играли ключевую роль: они пытались примирить представителей немецкой аристократии с республикой, а демократов - с ограничением требуемых теми всеобщих выборов. Но либеральные фракции не справились с собственными страхами перед народной стихией - и, когда прусский король отказался от роли конституционного, но не наследного, а выборного монарха объединенной Германии, им не удалось спасти разработанную в союзе с демократическими силами конституцию. Многие либеральные деятели даже приветствовали разгром демократического движения как меньшее из двух зол.

Отказавшись от конституционной монархии, демократы обрекли себя на более чем двадцатилетнюю отсрочку исполнения своих мечтаний и монархию авторитарную. Либералы же не просто навсегда стали маргинальной политической силой, но и остались скованы национальным вопросом, так и не сумев предложить положительную политическую программу. Так, по крайней мере, долго считало большинство немецких историков.

Такую картину, однако, начали корректировать исследования последних десятилетий. Во-первых, появились более подробные описания политической истории отдельных немецких земель. Так, Баденом, где демократическая революция 1848 года имела самую большую поддержку, во время “черного десятилетия” после ее подавления правил либерально настроенный герцог Фридрих - питомец гейдельбергского университета и ученик либерального профессора Людвига Гейссера. При Фридрихе баденским либералам, единственным в Германии, удалось сформировать правительство и несколько лет определять внутреннюю политику государства. С Пруссией же, послужившей орудием для сокрушения демократически-либеральных революций, как ни парадоксально, многие либеральные “патриоты” связывали надежды на объединение Германии под сенью единой конституции. В первые годы правления Вильгельма I (1858-1861) считалось, что он достаточно просвещенно настроен, чтобы, добившись с помощью либералов подчинения остальных земель, установить в объединенной Германии принцип законности.

Во-вторых, возрос интерес к либеральным движениям на муниципальном и, уже после объединения Германии Бисмарком, на региональном уровне. Как показал Ян Пальмовски , участие в муниципальной политике позволило либеральным партиям накопить определенный опыт и оставить свой след в политической культуре страны.

Если либералам в конечном счете и не удалось втиснуться между имперским популизмом и социал-демократической оппозицией, то стоит ли приписывать этот провал законам исторической неизбежности, германскому “выбору особого пути” (Sonderweg )? Это означало бы заниматься тем, что Эрик Хобсбаум назвал “делать ставку на победившую лошадь после окончания гонок”. Если к тому же не ограничивать поиск “либерализма” в прошлом теми, кто сам себя так определял, то нельзя не обратить внимания на то, что в Германии, как и в других странах, уже в XIX веке имелась традиция защиты прав личности и подчинения властей предержащих нормам закона. Только опираясь на довольно широкую интерпретацию “либеральной” политической традиции, можно объяснить силу “доморощенных” германской и австрийской либеральных демократий. Дело тут не во вмешательстве иностранных держав после Второй мировой войны: ведь в том, что осталось от побежденной гитлеровской империи, не сложилась либеральная демократия своего собственного, германского, а не, скажем, американского или британского типа.

Во Франции с ретроспективным осмыслением собственной либеральной истории дело обстоит еще сложнее. Стоит, наверное, напомнить, что во всей Европе “либерализм” - по крайней мере, как политическое движение - возник в качестве одной из трех основных реакций на Французскую революцию. Да и само слово это впервые появилось в 1791 году, в Мадриде, где была образована партия “либералов”, сочувствовавших идеалам французских революционеров - как они их понимали. На самой родине революции слово это, однако, прижилось не сразу. В отличие от соседних государств, здесь оно только изредка становилось названием какой-либо из основных политических партий, а тем более знаменем, под которым длительное время выступало бы сколько-нибудь значимое течение политической философии.

Интерес к либерализму почти напрочь отсутствовал у французских историков до 70-х годов XX века (точнее, у экономически ориентированных историков-марксистов, ибо именно они в первую очередь занимались политической историей Франции нового времени). Тогда в связи с кризисом левых идеологий французы стали пересматривать не только устаревшие политические ярлыки, которые до того охотно навешивали на своих противников, но и традиционные интерпретации своей истории, которые в стране якобинцев, бонапартистов, вишистов, голлистов и иже с ними структурировали политическое поле едва ли не в большей степени, чем в постсоветской России.

Сначала на первый план вышли те, кто под знаменем “либерализма” выступал за радикальное экономическое либертарианство в духе Маргарет Тэтчер или Роналда Рейгана: свободу торговли, отмену системы социального обеспечения, снижение налогов на доходы частных предприятий. Но, хотя они вполне вписывались в дух времени, идеологи радикального капитализма так и не сумели создать сколько-нибудь внятную систему взглядов, хотя бы отдаленно напоминающую политическую философию.

Одновременно своим доминирующим положением во французской интеллектуальной жизни воспользовались историки, связанные с парижской Высшей школой социальных исследований, созданной в свое время под влиянием школы Анналов и долгое время возглавляемой Фернаном Броделем. В своем эссе “Мыслить Французскую революцию”, опубликованном в 1978 г., ученик Броделя, историк революции Франсуа Фюре предложил пересмотреть традиционные интерпретации событий 1789-1814 годов на основе концепций ведущих представителей политической истории первой половины XIX века, таких как Гизо и Токвиль. Фюре выступил за примирение с хаотическим характером событий - против своих коллег-коммунистов, для которых тайна революции раз и навсегда была решена в рамках марксовой “строго научной” интерпретации, в терминах законов экономического развития и классовой борьбы. “Либеральным” поворотом во французской историографии такой взгляд можно назвать по целому ряду причин. Во-первых, он вписывался в общее возрождение интереса к политической истории, которая во Франции в течение многих десятилетий была отодвинута на второй план историей социальной (отчасти из-за “левых” взглядов большинства историков). “Событие” как историческая категория едва ли вообще признавалось представителями этой традиции - а таким образом снимался и вопрос о роли личности в истории и об индивидуальной ответственности, который находится в центре либерального мировосприятия. Трактуя историю политического как автономную сферу человеческой деятельности, Фюре вернул в свои построения и тему свободно действующей и поэтому ответственной за свои действия личности.

Во-вторых, возрождалась традиция той французской историографии XIX века, которая рассматривала “свою” революцию в первую очередь в сравнении с английской революцией 1625-1688 гг. Вопрос, волновавший все тех же Гизо или Бенжамена Констана, заключался в следующем: почему, казнив в ходе революции своего короля (как это прежде сделали англичане), французы не сумели впоследствии установить умеренный парламентский, конституционный режим? Фюре предложил трактовать такое развитие событий как “уникальность” Франции, singularite╢ franНaise .

В ходе публицистических дискуссий, развернувшихся вокруг тезиса Фюре, это выражение приобрело независимую жизнь и плавно превратилось в “исключительность” Франции, exceptionnalite╢ franНaise - формулу, в которую вкладывалось все что угодно, но в первую очередь - мнимая национальная особенность страны. Эта особенность выстраивалась уже в сравнении не с Англией, а с неким “универсальным” путем, указанным якобы Соединенными Штатами. Теперь вопрос выглядел так: почему Америке удалось раз и навсегда установить конституционно-демократический режим, а Францию весь XIX век бросало от переворотов к реставрациям?

Понятием исключительности или уникальности воспользовался и соратник Фюре, историк Пьер Розанваллон. Он, правда, эту идею примерял к Англии: именно английский либерализм, по мнению Розанваллона, уникален тем, что всем его “классикам” присуща вера одновременно и в свободу личности, и в свободу торговли как принцип регулирования общественных отношений. Именно такое историческое совпадение создает иллюзию “единого” либерализма и скрывает наличие гораздо более разрозненного комплекса либеральных идей и проблем во Франции XVIII и XIX веков. В самом деле, авторы, включенные сегодня в любое англоязычное пособие по истории либеральной мысли - такие, как Монтескье или Констан, - не всегда увязывали защиту прав личности и разделения ветвей власти с верой в свободную торговлю. Напротив, французские экономисты (например, Сей или Бастиа) интересовались экономическими “законами”, проблемами богатства и торговли, не связывая их с проблемой выбора политической системы. Более поздние либеральные политики (скажем, деятели “Либерального союза”, Union libe╢rale , при Наполеоне III), наоборот, активно выступали против либерализации внешней торговли, которую Наполеон проводил насильственными методами. Франсуа Гизо, оппозиционный либерал времен Реставрации и премьер-министр после 1830 года, в восьми томах своих воспоминаний ни разу не обращается к обсуждению экономических проблем .

Кроме того, наиболее интересные либеральные деятели Франции не оставили после себя систематического философского наследия - его приходится реконструировать на основании их программ, выступлений и публицистических текстов. Этот процесс осложняется тем, что в каждой из пяти основных политических эпох в истории посленаполеоновской Франции (Реставрация, монархия Бурбонов, Революция 1848 года, Вторая империя, Третья республика) либеральные партии подлаживали свои программы под актуальные для того времени темы. В отличие от Германии или Италии, здесь не вставал вопрос о национальном единстве, и основные усилия были направлены на реформирование политической системы и расширение политических свобод - но при условии умеренной демократизации: в глазах либеральных реформаторов, радикальная демократия грозила новым всплеском революционности и, возможно, террора. Именно этот страх перед народом и невнимание к социальным вопросам поставили либералов во время Второй империи в маргинальное положение. Как это было чуть позже в объединенной Германии, формальная демократизация была проведена “сверху”, по настоянию авторитарной власти, которая желала заручиться всенародной поддержкой. Так же как в Германии, либеральная интеллигенция, стоявшая последние годы XIX века у истоков, например, французской социологии, “заболела” национальным вопросом (в данном случае - Эльзасом и Лотарингией) и не выработала четкой программы противостояния тем радикально-националистическим кругам, которые накаляли политическую атмосферу в преддверии Первой мировой войны.

На основании такого довольно схематичного обзора истории либерализма я предлагаю сделать три вывода. Во-первых, история либерализма показывает, что динамику национальной уникальности и риторики ее преодоления можно обнаружить повсюду. Либерализм может опираться на совершенно разные исторические пути развития, по-разному сочетаясь как с демократией, с которой в конце концов всегда примиряется, так и с проблемой экономических свобод - которые отнюдь не определяют его суть. Это национализм везде одинаков - либерализм же многолик: разные его проявления порой сохраняют друг с другом лишь смутное сходство, которое, однако, позволяет нам говорить о вполне определенной группе современных государств с либеральной политической системой. Если же за эталон измерения брать некий идеальный тип американской либеральной демократии, может обнаружиться, что либерализма вообще не существует.

Во-вторых, стоит обратить внимание на общую для французских, немецких - и, кстати, английских - либералов проблему примирения со всеобщими выборами, то есть с расширением демократической системы и восприятием “народа” как полноценного носителя государственного суверенитета. Проблема вытеснения реформаторски настроенных сил с политической арены популистами, играющими на часто присущем либералам презрении к “народу”, в условиях сегодняшней массовой демократии остается актуальной и всегда таит в себе опасность плебисцитарного авторитаризма.

В-третьих, осознание многообразия либеральных традиций может научить нас относиться терпимее к недостаткам кандидатов на должности “отцов” и “матерей” российского либерализма. В самом деле, в сегодняшней либеральной Америке никто не требует возврата к рабству, которое поддерживали многие из “либералов”-основателей США. В либеральной Германии никому в голову не придет выступать за конституционную монархию, как это делали либералы XIX века, а во Франции не собираются отбирать право голоса у малоимущих и необразованных. Тем не менее во всех этих странах современные либеральные деятели и мыслители с уважением относятся к наследию прошлого, если рассматривать это прошлое в его историческом контексте. Не отрицая ни политической наивности и малой эффективности, скажем, того же правозащитного движения советской эпохи, ни отсутствия мощной социальной базы у реформаторского либерализма в до- и постсоветское время, отчаяться в возможности закрепления России в “семье” либеральных государств можно только при условии слишком узкого прочтения традиции “либерализма”.

1) Такой перевод передает смысловой оттенок, который теряется в стандартном русском переложении названия “Свободной демократической партии” (СвДП).

2) См.: Palmowski J. Urban Liberalism in Imperial Germany: Frankfurt am Main, 1866-1914. Oxford: Oxford University Press, 1998.

3) См.: Rosanvallon P. Le moment Guizot. Paris: Gallimard, 1985.